О да, мы так похожи.

В кармане пара измятых засалившихся купюр. Последние.

Футболка, потёртые джинсы, серая толстовка и порванные, некогда любимые кеды. Раньше чёрные, теперь просто грязные. Не отстирать, даже если зубами грызть треснувшую подошву. И неизменный рюкзак, почти пустой, со звенящей на дне мелочью. Пара монеток.

Беспокойно ёрзая задницей по обтянутому кожзамом сидению в такси, я боялся, что меня, как самого что ни на есть канонного оборванца из оборванцев, не пропустит охрана. Ну, мало ли, какая программа заложена в их бритые головы? Может, как раз не пускать таких, как я? Нагажу ещё в лифте.

Вздрагиваю в очередной раз и ловлю настороженный взгляд таксиста. Тут же отворачивается назад к лобовому стеклу, но продолжает поглядывать в зеркало заднего вида. Должно быть, боится, что я наркоман или ещё что похуже. Хотя куда уже хуже…

Жалкий. Боже, какой же я жалкий.

Внеочередной сеанс самоедства кажется таким заманчивым, но нельзя. Нельзя себя жалеть. Ни на полминутки.

Я выберусь. Обязательно выберусь. И что бы она там ни говорила, вытяну. Обязательно вытяну.

Решимость крепнет, и дышать становится проще. Больше не давит на грудь, только страх никуда не делся. Подтачивает червячком, неторопливо отхватывая крохотные куски.

Страх не перед тем, что я собираюсь сделать, но перед тем, чьё лицо я увижу в зеркале на следующее утро. Буду ли это всё ещё я? Или же… Или же я не хочу знать ответа на этот вопрос. Не сейчас. К чему копошиться в ворохе догадок?

Скоро, совсем скоро…

Кусаю губы, не моргая, пялюсь в окно на проплывающие мимо силуэты охваченных огнями высоток. Центр города.

Так и тянет подтянуть колени к груди и обхватить их руками.

Спрятаться.

Комкаю неверными пальцами низ растянутой толстовки.

Подмывает побольнее укусить себя, чтобы слёзы на глазах выступили.

Чёрт… Чёрт. Чёрт!

Перед глазами темнеет на миг, быстро стискиваю кулаки, отрезвляя себя болью впившихся в ладони ногтей.

Машина сворачивает направо и, проехав ещё пару метров, тормозит.

Накидываю на голову капюшон.

Парадный вход.

Всегда думал, что в подобные замки мне вход заказан. Ан нет…

Нажимаю на ручку двери.

Всегда думал, что лучше сдохну, чем опущусь до уровня шлюхи.

На негнущихся ногах по выложенной плиткой дорожке, старательно пялясь под ноги, чтобы, не приведи ЛММ, не наступить на идеально выстриженный газон. К огромным, полностью прозрачным дверям. Мнусь перед ними и достаю мобильник. Сверяю цифры на дисплее с теми, что остались в моей дырявой памяти.

Двадцать третий этаж.

Вдохнуть и не сбежать.

Вот так, полной грудью. Молодец, Кай.

Топай.

Охрана меня, кажется, и вовсе не замечает. Равно как и человек за стойкой в просторном холле перед створками лифта. Должно быть, предупреждены.

Сутулюсь в надежде стать поменьше. Не замечают, но повисшее в воздухе презрение кажется настолько материальным, что ещё немного, и им затхло завоняет.

Мерзко, как же мерзко. Налипшие на спину взгляды этих людей.

Тыкаю на кнопку вызова лифта и внимательно пялюсь на табло над створками.

Семь.

Шесть.

Пять.

Четыре.

Три.

Два…

Металлические дверцы приветливо распахиваются.

Я вроде бы даже обрадовался. Обрадовался тому, что бездушному механизму наплевать на то, что шуршит у меня в кармане: купюры или смятые фантики.

***

Все двери одинаковые, обитые панелями из тёмного дерева. Та, которая нужна мне, под номером 202, сразу же напротив лифта.

Даже жаль. Я надеялся, что выйдет потянуть время ещё немного. Но раз уж провиденье так решило, то…

Шагаю вперёд и, почти коснувшись подушечкой пальца гладкой кнопки звонка, передумав, отдёргиваю ладонь и хватаюсь за медную ручку. Нажимаю.

Негромкий щелчок. Разумеется, не заперто.

Первое, что я вижу, переступив через порог, это ты. Наверняка известили, как только захлопнулись створки лифта.

Как можно незаметнее, – во всяком случае, стараясь сделать это как можно незаметнее, – выдыхаю, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Ты ждёшь, сложив руки на груди и привалившись плечом к дверному проёму, выполненному в форме широкой арки. Ждёшь… и ухмыляешься от уха до уха.

Не по себе.

Дико. Мерзко. Кажется нереальным.

Нереальным то, что я здесь, и что вот он ты в простой чёрной майке и потёртых джинсах. Порваны на коленях, кажутся износившимися, но мы-то знаем, сколько они стоят.

Опускаю глаза, чтобы поглядеть на свои штанины. Выходит, в тренде.

Ощущение собственной ущербности просто зашкаливает.

– Так и будешь жаться к двери? – спрашивает лениво и немного в нос, вальяжно.

Внутри всё сжимается.

Поджилки дрожат и, кажется, я снова начинаю себя жрать, покусывая губы.

Тут же смотрит на них. Смотрит так, словно оценивает. Или же хочет попробовать?

Опускаю голову так низко, что перед глазами – только некогда белые, обшарпанные носки кед и тёмный паркет.

Скидываю рюкзак и отчего-то думаю о том, что вышарканное дно и металлические замки могут повредить дерево. Неуместно. Страшно неуместно смотрится моя сумка на фоне дорогой древесины. Как и я в этой квартире.

Расстёгиваю толстовку и сначала высвобождаю руки, а только потом скидываю капюшон с головы. Падает на пол комом, серой грязной тряпкой.

Моргаю и, словно перезагрузившись за эти доли секунды, погружаюсь в совершенную отрешённость.

Шаг вперёд.

Мосты сожжены, пятиться некуда.

Выпрямляюсь и, не меняясь в лице, приглашающе развожу руки – вот он я, всё ещё хочешь?

Отталкиваясь плечом, отлипает от стенки и, всё также скрещивая руки на груди, подходит.