Опускает взгляд, пялится на мои ключицы. Да, худющий, выпирают. У него же – выступающие мышцы и, по сравнению с моими руками-палочками, нефиговый рельефный бицепс. И пресс, должно быть, чёртовыми идеальными кубиками… Такие, как он, любят себя, чертовски любят, а значит и старательно выхоливают бренное тело, лелеют его, балуют.

– Болен? Немного, да…– соглашается со мной слишком легко и не перестаёт шарить чёртовой разрисованной культяпкой по моему телу, с бедра перебравшись на поясницу, задирает майку, касается кожи, легонько царапает. – Башка трещит с похмелюги.

Морщусь. Отвратительное чувство.

– Перестань.

– А как же благоговейный трепет перед кумиром?

Откровенно издевается надо мной, продолжая негромко посмеиваться, почти урчать и, чуть ослабив хватку, тискать.

Отвожу локоть назад и втискиваю его между нами, упираюсь в солнечное сплетение и пытаюсь оттеснить его, скинуть загребущие горячие ласты.

Всё так странно, словно не в этой реальности. Да и разве это я? Я по ту сторону зеркала? Горячая вода всё течёт… Жарко, дурманит, и в линзах становится всё дискомфортнее. Теперь уже и вовсе не различаю лиц.

– Я и не фанатею, самовлюбленный урод.

Выбиться бы и свалить, свалить подальше… Наверх, на площадку к туевой хуче народа. Двинуть бы по его и без того подправленной роже, да только не видать мне тогда обещанных зелёных бумажек. Прекрасных зелёных бумажек, ради которых я и ввязался во всё это.

– Ты льстишь нам обоим, детка.

Меня перекашивает, и лицо словно судорогой сводит. Прямо как тогда, когда зубы болят, штуки три разом.

Смесь беспомощности и такой адовой усталости, что и вырываться уже не так и хочется. На мгновение мне уже не хочется дёргаться. Всего на мгновение… Просто закрыть глаза и раствориться в том, что гордо именуется вселенной. Брехня всё, просто большое чёрное Ничто.

Прикосновение к шее губами, влажное, расплывается пятном…

Разжимаю пальцы, позволяю рукам просто повиснуть вдоль тела безжизненными плетьми.

Тут же перехватывает поудобнее, теперь совсем близко-близко, плотно…

Ощущаю биение его сердца и ещё более явственно чувствую, как топорщится ширинка на его джинсах.

– Уже не такой вредный? Давай по-быстрому?

Не считаю нужным даже отвечать на это. И, должно быть, мистер Ясуперзвезда расценивает это как подчинение.

Перехватывает, разворачивает к себе лицом. Не двигаюсь, и у него выходит это так легко, словно я манекен или полая кукла.

Нагретый фаянс давит на поясницу, облокачиваюсь на него.

Насыщенный денёк, ничего не скажешь…

Наблюдаю из-под полуприкрытых век. Ведёт ладонью по моему плечу, пристально вглядываясь, и пристраивает ладонь сбоку на моей шее так, чтобы большим пальцем касаться скулы, гладить её.

Если бы я действительно был бы куклой, потёк бы нагретый воск? Слишком горячие руки.

Наклоняется.

Ближе, ближе…

Глазные яблоки невыносимо щиплет из-за проклятых линз. Уже оба, и чёртова подводка, кажется, размазалась и раздражает слизистую, вынуждая глаза слезиться.

И словно в отражении, только без материальной квадратной рамки, я вижу того себя, каким бы мог стать. Себя, который мог бы так же иметь всё и всех. Мог бы… Но никогда не пробьюсь.

– Отъебись.

Дёргается, как от удара. Откидывается назад, и пальцы, мирно поглаживающие мою щёку, снова перемещаются к затылку.

Рывок.

Глаза в глаза, не через какое-то там жалкое зеркало.

Близко-близко, не сделать ни вдоха, не выхватив при этом и у него немного воздуха.

Размыкает губы, искажает лицо в гримасе и…

Вспышка.

Вздрагиваем синхронно.

Фотограф, объявивший начало съёмки, не нашёл меня наверху. Вот уж не думал, что он отправится искать безымянную подделку лично. Как и не думал, что этот фрагмодрочер спит вместе с камерой, страдает вместе с камерой, дрочит вместе с камерой… Как и не мог даже предположить, что из всей грёбаной фотосессии именно этот снимок попадёт на обложки журналов.

Раш двуликий. Гениально же? Только вот не очень, ибо Двуликий отчаянно возжелает свою копию. Альтер-эго. Не уничтожить его и остаться единственным и неповторимым, нет. Обладать.

Но я не знал… Откуда мне было знать?

Глава 3

О, это ощущение… Ощущение усталости, которая, кажется, уже пропитала меня насквозь, и я, как неправильная губка, тяну всё больше и больше, тяжелею и никак не могу себя выжать, сбросить весь накопившийся груз или хотя бы просто банально выспаться. Уже навязчивая идея фикс: просто упасть лицом в подушку и проваляться так сутки, не меняя положения бренной тушки.

Чёртовы давно износившиеся кеды так и продолжают натирать ногу.

Было бы ещё время на то, чтобы тормознуть немного и пожалеть себя. Но тут же одёргиваю себя, ибо слишком хорошо знаю, что за этим последует. Слишком непрочно склеен, и поток сопливой жалости лишь только оголит швы, сосуд даст трещину и… срыв.

Мне больше нельзя срываться и опускать руки. Я смогу выбраться. Смогу во что бы то ни стало вытянуть, смогу удержаться. И всё будет хорошо. Да, определённо будет. Когда-нибудь.

Выдыхаю, застёгивая молнию на куртке. Становится достаточно прохладно для лёгкой ветровки. Ладонь зарывается в непривычно короткие волосы, ерошит их. Кто бы мог подумать – стоило только поменять стрижку, и меня начали "узнавать" на улицах, принимая за особо талантливого фаната-подражателя. Слишком много ненужного отвлекающего внимания.

Накидываю капюшон, большим и указательным пальцами поправляю оправу очков. Выверенное, вошедшее в привычку движение. Жаль только, что очки стали слабоваты, придётся обзавестись новыми. Потом, когда-нибудь.

Вечереет уже, а я только-только выполз из университетской библиотеки. На дисплее мобильника 18:45.

Приподнимаюсь на носках, перекатываюсь на пятки и, выполнив этот маленький обязательный ритуал, срываюсь по ступенькам вниз.

Терри ждёт.

Ночная смена.

Жаль, что убил наушники. Сейчас не помешал бы бодрый металкор.

Любой, но только не "B.S.".

***