Пусто.

Понимаю это, как только переступаю через порог.

Никого нет и не было.

Сглатываю горчащую от двух выкуренных подряд сигарет слюну и звоню Джеки, даже не сняв ботинок.

Отвечает сразу же и только невнятно угукает в динамик. Слышно дерьмово, фоном завывает нечто, смахивающее на фолк, и в этом кошмарном звучании я узнаю одну из любимых песен Рупса.

Приехал так быстро? Или этот хитрый тощий хуй вызвонил их заранее, пока я был внутри белого филиала ада на поверхности, и задвигал всю эту фигню только для того, чтобы я свалил?

Да и как-то даже… Хер с ним.

Третий раз за сутки возвращаюсь в свою обитель. Первый раз настолько вытраханный.

И ладно бы только тело – череп до невозможности ломит, но это ничто по сравнению с тем, что сейчас творится там, где должна сидеть эта чёртова сука, которую принято считать душой.

Это непонятно всё, до треска в костях дико и вместе с тем… Вместе с тем почему-то не могу швырнуть его затасканный рюкзак в угол, а бережно, да так, что самому истерически ржать хочется, отношу в комнату, усаживаю на диван.

Привычно тащусь на кухню, закидываю капсулу в кофеварку и… И снова нет.

Чайник. Байда из банки.

Отрешённо вспоминаю, что не любит сладкое.

Сам обхожусь просто кипятком и парой ложек сыпучей гранулированной дряни.

Возвращаюсь в гостиную к дивану и совсем как раньше усаживаюсь напротив медведя, прямо на пол. Только зажигалка в куртке, и поэтому, удерживая чашку, бездумно пялюсь на игрушку, пытаясь понять, с какого такого хуя мне взбрело, что он понравится Каю.

Что это будет смешно? Что эта серая плюшевая мразь не будет насмехаться надо мной сейчас, ехидно скалясь вышитым, частично оплавившимся из-за чёрных капель пластика ртом.

Мне хочется вышвырнуть его в окно, хочется высунуться следом и посмотреть, как это страшилище распластается по асфальту, раскидав вокруг свои медвежьи внутренности.

Понимаю: лёгкий, под мехом синтепон или вата. Но как же хочется… Хочется настолько, что кажется, будто это желание обжигает ладони, а не наполненная кипятком чашка.

Отставляю её, так и не притронувшись, и решаю, что душ не повредит, но замираю на половине пути, перед приоткрытой дверью ванной.

Хер с ним, позже.

Вышагиваю из угла в угол, врубаю телек, оставляю новости.

Около одиннадцати часов.

Скоро уже.

По-любому.

***

Издевательски сообщив о том, что батарея разряжена и мобильник сдохнет, израсходовав последние десять процентов зарядки, экран блекнет, и чтобы присмотреться, приходится сощуриться.

Восемнадцать тридцать две.

Его нет больше суток.

Самых ебаных суток за последнее время.

Не знаю, куда деть себя. Не знаю, как заставить выключиться и перестать тянуться к телефону из-за любого фантомного шороха, который был принят моим воспалившимся сознанием за оборвавшийся вызов.

Но ни хуя. Самообман.

И снова из угла в угол.

Порядком шатает уже. Недосып бьёт по нервной системе, координация подводит и моторика тоже.

Заставлю себя добраться до холодильника и сожрать уже что-нибудь, ибо если ещё одна капля кофе попадёт ко мне на язык, а после в пустой желудок, я выблюю его вместе с "насыщенной лучами колумбийского солнца" арабикой.

И медведь. Этот гадский ебучий уродец продолжает пялиться. Кажется, его пластиковые глазёнки находят меня в любом углу квартиры. И даже в ванной, отливая, я чувствовал его пристальный взгляд.

И это настолько невыносимо, настолько травит меня, что в очередной раз, развалившись на диване и сомкнув веки, не выдержав, вскакиваю на ноги, и словно затмение находит.

Прихожу в себя посреди комнаты, с массивными, зажатыми в ладони так, что пальцам больно, кухонными ножницами, среди разлетевшихся кусков синтепона и клочков серого меха.

Башка этой твари валяется отдельно. И ухмыляется. Всё ещё ухмыляется!

Выдыхаю, кое-как убедив своё Я вернуть орудие пыток на место, подбираю почти круглую ушастую голову и, прихватив с собой почти севший мобильник, выхожу из квартиры. Не потрудившись закрыть дверь, тащусь к мусоропроводу в конце коридора.

Там тебе и место, сука! Таращься себе сколько влезет!

Проваливается почти бесшумно, только раз или два столкнувшись с трубой расплавленным носом или пуговицами глаз.

Но сразу же попускает, несравнимо легче становится, словно он действительно пялился на меня всё это время. Словно я и сам уже потихоньку схожу с ума.

Смартфон оживает в кармане в каких-то полутора метрах от квартиры.

Если бы мог, вырвал бы прямо с карманом! Кое-как выцарапываю, цепляясь за подкладку, роняю даже, принимаю вызов неверными пальцами и слышу то, что наконец-то позволит мне распрощаться с образом помешанного на мании преследования имбецила.

И голос Джека, такого же заёбанного, не спавшего, как и я, эти сутки Джека кажется мне сейчас куда лучше собственного. Даже несмотря на хрипоту и явный спазм, отчего-то сжавший его горло.

На всё плевать.

– Нашёл.

Глава 17

Воротничок давит, выдираю верхние пуговицы из петлиц и где-то на периферии слышу, как, отскочив, звонко щёлкает по паркету одна из них. Расстёгиваю манжеты и закатываю рукава до локтей.

Вообще бы рубашку содрать с себя, стянуть через голову, но не хочется тратить на это остатки сил. Внутренний резерв истощён, почти как после трёхдневной пьянки или недельного феста где-нибудь в глуши.

Немного ещё, совсем немного.

В нетерпении расхаживаю туда-сюда, распинывая остатки внутренностей блядского медведя. Представляю, как он спросит, что это, а я отвечу что-то вроде: "Это типа тебе, детка, смети веником".

Веником, которого у меня, кажется, даже нет. И если задуматься, я сам очень приблизительно представляю, что тут вообще есть.

Стук в дверь глухой и гулкий, словно ногой долбят.

Вздрагиваю, бросаюсь в прихожую и, уже нажав на ручку, вспоминаю, что не закрывал её. Толкаю вперёд, чтобы спросить, какого, собственно, хуя, и застываю, так и не произнеся ни единого слова.