Не иду следом. Дожидаюсь, пока хлопнет входная дверь.

Пачка сигарет так и валяется на кухне. Прикуриваю и, запрыгнув на стол, неторопливо затягиваюсь и, как слепой, пялюсь прямо перед собой, на дверцу холодильника.

Не так.

___________________________________________________

Нам нарисовали Раша! Уииии! :3

http://cs310122.vk.me/v310122953/7d59/20UYC5w4gKM.jpg

Глава 8

Что-то беспокоит, всё настойчивее покалывает, почти вгрызается остриём. Мешает, настойчиво зудит где-то под ухом.

Первое, что я ощущаю, всё ещё растекаясь в сонной полудрёме, это то, как ноют лопатки. Вырубился на диване, и спина затекла. Поясницу тоже противно грызёт.

Даже ощущаю себя старым, совсем чуть-чуть, только мелькнувшая мысль, но и её тени хватает для того, чтобы рывком подскочить на ноги.

Хрена хрен, ребятки. Ещё чего не хватало.

Продолжает противно долбить по мозгам, но, подорвавшись, я сразу же догадываюсь, что именно служит источником звука. Сброшенная на пол мобила почти уползла на виброзвонке под диван. Упорно мерцает экраном, привлекая к себе внимание, высвечивая хорошо знакомое мне имя.

Отвечаю спустя ещё минуту, только для того чтобы посмотреть, насколько упорот звонящий. Беглый взгляд на часы в верхнем углу экрана. Начало четвёртого. Подношу трубку к уху и, прежде чем ткнуть на зелёную, плюхаюсь назад на кожаное сидение:

– Прежде чем ты скажешь, ради чего такого важного подорвал меня под утро – иди на хуй!

Едва успев договорить, отдёргиваю трубку от уха и держу её на расстоянии вытянутой руки, ибо звонящий явно чем-то очень и очень… раздосадован.

И тебе доброе, Эрик.

– Сам вали, ушлёпок! Ты совсем ёбнулся?!

Я даже задумался, что такого страшного я мог натворить во сне? Сосал палец, и какой-то отчаянный папарацци заснял это? И где же он тогда?

– Тише, тише, зайка. Тебя кто-то обидел?

– Ты ещё спрашиваешь?! Выхухо… выхублядь!

Я всегда знал, что обильные возлияния хреново сказываются на дикции, но вот то что развивают воображение, не думал.

– Кто, прости?..

– Ты понимаешь вообще, что творишь?! Ларри точно открутит тебе яйца, когда узнает! Шлюха!

Да ни хуя не понимаю я!

Подрываюсь на ноги и принимаюсь нарезать круги вокруг дивана.

Выдох…

Мало ли что там могло приглючиться начинающему торчку.

– Что узнает-то?

Тяжкий вздох по ту сторону трубки. Кажется, именно так пытаются успокоиться родители, по десятому разу объясняя своему бестолковому чаду, почему нельзя совать карандаши в попу. А-та-та и бо-бо будет, не балуйся, маленький.

– Выйди, поговорим.

Что? Кто-то из нас двоих явно не догоняет. Очень не хочется, чтобы этим "кем-то" оказался я, вдруг очнувшись посреди дурно пахнущей кучи.

– Откуда выйти? Эр, детка, я с удовольствием потреплюсь с тобой, как только тебя немного отпустит.

– Из привата выйди, идиот! Думаешь, ты самый умный, козлина, да?! Думал, бля, никто не заметит, как ты таскаешься по танцполу, цепляя мужиков?! Вспышка за вспышкой, дубина, всё на плёнке!

Останавливаюсь, и пальцы левой руки конвульсивно сжимаются на спинке дивана. Ещё секунду, буквально одну секунду я всё ещё не догоняю, а когда доходит…

Прикрываю глаза и целую вечность пытаюсь разжать челюсти, чтобы процедить хоть что-нибудь:

– Слушай меня сю…

– Да какого ты!.. – перебивает тут же.

Стоял бы рядом, так и с кулаками бы накинулся. Даже жалею, что современная связь не предоставляет таких возможностей. Вмазать бы кому-нибудь хорошенько, чтобы не убить мальчишку, когда доберусь до его костлявой задницы.

Вот же ушлёпок. Даже восхищаюсь. Интересно, он специально тихонько гадит мне, будучи уверенный в том, что папарацци не станут особо разбираться, или же мальчишке просто сорвало крышу? Умница, Кайлер, просто умница. Пока твои выходки мало чем могут навредить мне или группе, но сама мысль о том, что кто-то другой развлекается, прикрываясь моей рожей… Ну уж нет, детка. Я очень ревностно отношусь к таким вещам. Только я и никто другой.

– Заткнись и слушай сюда! Увидишь его ещё раз – съезди по морде и никуда не отпускай, через полчаса буду. "Red Room"?

Озадаченно молчит, а после уже не вопит, отзывается без былой уверенности:

– "Red Room"… Погоди, так это не ты сейчас любишься в кабинке?

– Нет.

Жму на отбой и, быстро натыкав нужную комбинацию, вызываю такси. После, затолкав телефон в карман, спешно натягиваю чистую футболку и шнурую обувь прямо в гостиной.

Пальцы сводит, не порвать бы шнурки. Лицо отчего-то горит, будто и вправду не он, а я отжигаю сейчас невесть с кем, запершись в предназначенной именно для этого узкой кабинке.

Если он так, то… каким сегодня по счёту был я? И скольких он успел ублажить после?

Злоба накатывает только в кабине лифта. Уже представляю, как разобью почти своё собственное лицо, и сжавшиеся в кулаки пальцы подрагивают в предвкушении.

И это тоже будет забавно, малыш Кай.

***

Минуя охрану на входе, я даже не задумываюсь о том, как мальчишка прошёл фейсконтроль. Какие уж тут думки, когда всего два варианта: влиятельный папик или сходство со мной.

Длинный, обитый чем-то сродни красного войлока коридор заглушает звуки, и музыка, разрывающая толпе внизу уши, доносится до меня едва-едва.

Нечто вроде хорошо притушенных басов, когда только лёгкая вибрация исходит от динамика. Но с каждым шагом ритмичное колебание становится чётче, ближе, наливается, обретает объём и покрывается, словно чешуей, целой россыпью побочных звуков. Гул толпы – один из них. Неотъемлемая часть почти чарующей, подчиняющей своему ритму какофонии.

Царство для избранных.

Парочки липнут друг к другу, обжимаясь у мягких стен, лапают, гладят друг друга, и в полутьме невозможно различить, мальчики это или девочки.

Много раньше, когда я только попал сюда, мне нравилось разбивать подобные "дуэты". Утягивать одну из половинок за собой, в изолированную кабинку по другую сторону выдержанного в алых тонах зала. Одну или сразу обеих, обдолбанных, разгорячённых выпивкой и лёгкими наркотиками. Тогда я был чуть старше Кая.