Расплывчатая из-за съехавших на нос окуляров ухмылочка, и:

– Верно. Ты – не я.

Задумчиво, в нос. И мне это не нравится. Да мне всё не нравится! Не нравится, что всё… так! Не нравится, как он дёргает кенгуру за хвост и совершенно не собирается делать "это" прямо сейчас и на входном коврике.

К чему тянуть? Хотел – бери, а не ломай дрянную комедию с посиделками и засохшими ещё в прошлом столетии печенюшками в чёрной расписной вазочке. И эти ухмылочки… Словно издевается, наблюдает за мной, как за купленным на жаркое кроликом, который скачет по клетке и белым ухом не ведёт, не догадываясь, что тесак уже несут.

Ещё глоток стойко отдающей шерстью гадости… Мерзкий привкус отрезвляет; не хочется выставлять себя дёрганой истеричкой, хватит с него шоу у порога.

– Долго будешь тянуть резину?

– Резину не тянут, а раскатывают… – задумчиво поправляет меня, зажмурив один глаз и заглядывая в горлышко опустевшей бутылки, и, только отставив её в сторону, договаривает, – А тебе поскакать не терпится?

– Я думал, это у тебя штаны горят.

Пробует губами воздух на вкус и ерошит и без того растрёпанный ёжик на голове.

– Ну… Не то чтобы горит, но я всё ещё хочу тебя, не переживай.

Издевается, просто издевается надо мной. Над бедным уставшим мной…

Закрыл глаза и представил, как встаю со стула, осторожно отодвигаю чашку с недопитым чаем от края, подхожу к этой вальяжно развалившейся на стуле скотине и с чувством разбиваю бутылку о его череп, такой же пустой, как и вместилище выхлебанной им дряни.

Сука, ну почему ты именно такой, а?! Почему нельзя сделать всё быстро и без насмешек? Хочешь трахать – трахай, придурок!

Так и тянет брякнуть какую-нибудь гадость, но на мою одну он, не задумываясь, выдаст десять, а сверху ещё и ухмылок накрошит.

Поэтому молча злобно на него пялюсь и тянусь за предложенной вместе с заваренным носком чайной ложечкой. Задумчиво помешиваю ей уже чуть тёплый напиток, стенки кружки едва греют пальцы.

– Там нет сахара.

Не преминул напомнить, гад. Можно подумать, я сам не знаю. Издевается, точно издевается… И, кажется, я уже готов послать его, как этот самовлюблённый индюк, потянувшись, расслабленно улыбается и легонько хлопает себя по коленям:

– Иди сюда, ещё успеешь доцедить эту дрянь.

Ах, ты! Вот к чему все эти смешки, вот же а… Решил как бы между делом выявить ещё одно сходство? Поздравляю, ты только что получил пять баллов и звание почётного придурка по моей личной шкале.

Двигаю кружку, упираясь в гладкий бок кончиками пальцев и медленно распрямляя их. Тяну время.

Поднимаюсь из-за стола и нервно одёргиваю футболку, прежде чем сделать шаг вперёд. Да и надо-то всего три, не больше.

Растягиваю на четыре, едва не цепляя носками пятки, как неуклюжая гейша.

Наблюдает, просто ждёт, большими пальцами зацепившись за свободные шлёвки на джинсах.

Останавливаюсь справа, положив ладонь на спинку его стула, как бы невзначай касаясь торчащих чёрных прядок.

Полумрак… И они не отливают синим, просто тёмные.

Становится не по себе, неуютно в собственном теле, хочется снять очки и спрятаться за мутной близорукостью. Но разве поможет? Нет… Только ещё беспомощнее сделает.

Запрокидывает голову назад, по-акульи улыбнувшись. Касается моего бедра ладонью, гладит, не спеша опускаясь к колену, и тут же назад, наверх, словно рисует по джинсе пальцами. Касается заклёпки на кармане и, проведя линию по строчке, перемещается на мою задницу. Цепляется за карман и тянет на себя.

Послушно переступаю через его колени одной ногой и усаживаюсь сверху.

И отчего-то… мне дико, нечеловечески страшно, словно это первые коленки, на которые я усаживаю свой зад. Да ни хрена подобного, но… Кишки наматываются на невидимую бобину, ладони мокнут. И в глотке так сухо, что, кажется, вдох полной грудью – и слизистая треснет.

Страх, стыд, неверие, осколки некогда цельного "да никогда!"… Куча всего в груди, словно забитое мусором под завязку ведро. Смешивается, разлагается, а сверху пихают ещё что-то, предварительно утрамбовав грязным ботинком. Остатки разрозненных эмоций, некогда цельных мыслей, уверенности в своём "справлюсь".

Больно копаться в себе, словно расколотая уверенность режет, впиваясь в ладони. Если бы только в ладони…

Тянется к моему лицу, не церемонясь, смахивает расхлябанные очки на пол, и я, не сразу поняв, что произошло, дёргаюсь, потому что теперь он касается носа и ерошит волосы, должно быть, чтобы торчали так же, как у него. Зарывается и легонько массирует кончиками пальцев, сжимает в кулаке пряди подлиннее и за них пригибает ближе к себе.

– Я прямо в предвкушении… – произносит, понижая голос, и в хрен знает какой раз мне приходится признать, что завораживает.

Приятные мурашки скатываются по коже и отчего-то холодят поясницу.

И снова всё его внимание обращено на мои губы. Улыбается не хуже чеширского кота, приторно сладко.

– Может всё-таки, – поднимает глаза, – Изменишь своим правилам и поцелуешь меня?

Насмешкой звучит, горький у неё привкус.

Совершенно не нравится. Как и нифига не тонкий намёк.

Кривлюсь.

– Я тебе не шлюха.

– Так докажи, иди-ка пониже…

Ещё на себя тянет, уже двумя ладонями цепляюсь за спинку стула, нагибаюсь. Отпускает мои волосы, большим пальцем нажимает на подбородок и придерживает за нижнюю челюсть.

Неужто думаешь, что сбегу?

Вторая рука обхватывает поперёк торса. Сжимает. Выдыхаю и сам тянусь к нему, но…

Останавливает, придерживая за подбородок. Пристально смотрит, и так близко, что, моргая, касается ресницами моих скул. Сантиметры… Дыхание скользит по моей коже.

Почему? Разве ты не этого хотел?

Должно быть, вопрос так и отражается в моих глазах, потому как, быстро облизав губы, поясняет, и вовсе скатившись на шёпот:

– Погоди, хочу насладиться моментом.

Вот оно что… Предвкушение? Оно бывает куда слаще, чем тот миг, когда желаемое оказывается в руках.

Но не долго тянется… Совсем не долго.

Больно сдавливая челюсть, утягивает к себе. Тут же упираюсь ладонью в его грудь, отталкиваюсь от неё и, освободившись от хватки, распрямляюсь.