Да такой, что болью отдаётся, когда опускается грудная клетка. Сейчас бы не воздуха – никотина. Разом полпачки.

– Отвечай. Мне. Дрянь. Пока я держу себя в руках.

Заинтересованно склоняет голову набок, явно испытывая моё терпение.

– А потом что будет?

Я ждал, клянусь, я ждал этого вопроса.

Рывком всем корпусом назад, чтобы замахнуться, и…

Пощёчина. Звонким отзвуком гуляет по коридору, затихая, пробирается в гостиную, но даже тогда я слышу, как растворяется её фантом. Его голова дёргается назад, скула медленно наливается красным, и проступает отпечаток моей ладони.

О том, что наверняка останется синяк, я думаю даже с долей удовлетворения. Пусть и немного, но стало проще. Пусть ладонь и пылает, как и лицо мальчишки.

Медленно склоняюсь к нему, кончиками пальцев обвожу пылающий след и медленно разворачиваю его лицо к себе, чтобы снова видеть. Чтобы прошибал меня одним взглядом.

Поджатые губы, уголки опущены вниз. Кажется, притих, сломался.

Продолжаю гладить его щёку – не заставить себя остановиться.

Запоздало отмечаю, что он всё ещё не начал бриться. Девятнадцать. Мелкий. Какой же ты мелкий.

– Унижение. Как тебе на вкус?

Дёргает головой, пытается уйти от моей ладони, разорвать контакт. Не позволяю.

– Мне нравится. Давай ещё одну?

Не нахожусь с ответом. Потому что все мои усилия направлены только на то, чтобы действительно не наградить его ещё одной, а после ещё, и ещё, и ещё…

Спешно облизывает губы.

Дёргаюсь. Это его движение завладело всем моим вниманием. Потому что, ударив, задел и их тоже. Потому что припухли, и выступила алая капля, которую он медленно убрал языком и ещё раз обвёл кончиком верхнюю. Неторопливо, рисуясь, и я… Будь я проклят, потому что вспышкой мгновенно в штанах становится дико неудобно, а внутри пробитой черепушки всего одна единственная мысль.

Нет, даже не мысль – картинка. Как это было бы, выебать его прямо в окровавленный рот, долбить, придерживая за волосы, и проникать так глубоко, чтобы чувствовать, как сжимается его глотка…

Проклятье. Не желает отпускать.

Наклоняюсь ещё ниже. Носом касаюсь его щеки, а его рот прямо напротив моего.

Сглатываю и, не сдержавшись, языком касаюсь ещё одной выступившей капли. Тут же ловит его губами, втягивает в свой рот и, коснувшись металлического шарика пирсинга, зажимает штангу между зубов.

Боже, Сотона или блядский Ктулху, я просто не… Не могу представить себе, не могу даже заставить себя представить, как это – взять и отказаться от всего этого. От взгляда серых, пусть и из-за контактных линз, глаз напротив, от невесть когда высвободившихся ладоней на моей груди, от его шёпота, когда выпустит, перестанет сжимать зубами, перекатывать маленький шарик.

– Сегодня только ты. Доволен?

И за всем этим проглядывает что-то. Что-то куда более знакомое, изученное. Не знаю даже, словно проглядывает тот парень, которого я забрасывал звонками. Тот парень, который посылал меня в зад, который не собирался вот так…

– Только сегодня?

– Так тебе не всё равно? Зачем спрашиваешь?

Всё это шёпотом, тихонько, словно зеркала могут поймать, растащить или же уничтожить. Словно тонкий мостик куда-то вглубь его подсознания.

Я совсем запутался.

Не понимаю его. Чертовски не понимаю и чертовски же хочу.

Не отпущу.

Обречённо понимаю, что не позволю ему выкинуть нечто подобное ещё раз и просто откручу голову, и так будет продолжаться до тех пор, пока не отпустит, не надоест играться собственным отражением.

Сомневаюсь во всём. В себе сомневаюсь и в том, что прижимаю к полу расчётливую блядь, тоже. И кажется таким необходимым спросить сейчас, именно сейчас, таким важным, что царапает глотку и само ползёт наружу:

– Для чего тебе нужны деньги?

Вздрагивает. Его глаза округляются, и притихший было Кайлер начинает брыкаться. Наваливаюсь всем весом, удерживаю его, распластав по полу.

– Кай!

– Хочу новые шмотки, понял?! Теперь отъебись!

Наваждение тает, а на его место возвращается желание вмазать ещё раз. Да так, чтобы посмотреть, как кровь будет струиться из разбитого носа.

– Только я, да? Эрик говорил минимум о трёх, или на камеру работаешь? Попытка обеспечить меня интересными снимками, верно?

– Да иди ты!..

– БЫЛ КТО-ТО ЕЩЁ ИЛИ НЕТ?!

Затихает. Я затыкаюсь тоже.

Не ожидал, что сорвусь вот так. Что вылезет наружу, что не смогу…

Взглядом почти ощупывает моё лицо. Бледнеет, только от ладони яркий след. Молчит.

Легонько сжимаю его плечи, встряхиваю.

Бесполезно, только глаза становятся совсем огромными, округлившимися. Кажется, даже влажными, но отчего-то не верю, что смог достать его так просто. Скорее, он снова играет, не желая отвечать.

Пытаюсь ещё раз, но к хуям церемонии. Тщательно проговариваю каждый слог, так что любой логопед бы удавился от гордости, негромко, но словно вбивая гвозди:

– Тогда я переверну тебя на живот, поставлю на четвереньки и проверю сам, насколько ты разъёбан. Хочешь? – окончание особенно вкрадчиво, куда тише, чем всё остальное.

Кая передёргивает.

– Только ты, хотел вывести тебя, проверить, насколько ты запал на меня. Доволен?

Что, прости?.. Ещё раз можно? Я, видимо, херово чистил уши, или мышиное дерьмо ненароком набилось.

– А ты? Доволен?

Снова облизывает губы. На этот раз нервно, язык едва мелькает.

– Более чем.

Прикрываю глаза.

– Ты имеешь все шансы остаться калекой после следующего. Усёк?

Энергично кивает и, не рассчитав, гулко впечатывается затылком в паркет. Морщится.

Вот оно, то самое – отголоски морального удовлетворения.

– Усёк. Я хочу, чтобы твоя кредитка осталась у меня. Разблокируй.

Неприятно покалывает внутри. Впрочем, с чего бы это?

– Прости?..

– Бог простит. Хотя в твоём случае я бы не особо надеялся. То, что слышал: хочу твою кредитку.